Овации
Моим друзьям Герману и Якуну.
Каких-то тридцать лет назад, в 2016 году, я сидел там же, где сейчас сидите вы. Мне тогда было всего двадцать. Рядом со мной расположились трое иностранцев, чуть постарше меня. После короткого случайного разговора оказалось, что это два аргентинца и кореец. Из-за географического расположения я уже встречал корейцев, но с аргентинцами столкнулся впервые. Судя по всему, все трое прекрасно ладили между собой, однако складывалось впечатление, что кореец не слишком наслаждался компанией аргентинцев в определённые моменты, о которых я и собираюсь рассказать.
Прямо с этого места, откуда я сейчас с вами разговариваю, стоял президент. Он должен был прочесть вступительную речь на мероприятии, посвящённом первокурсникам данного учреждения, таким же, как вы. Мероприятие проходило под девизом «Пусть твой голос услышат».
На тот момент президент занимал свой пост уже более тридцати лет, в системе, весьма далёкой от демократичности. И, возможно, именно поэтому к нему относились с благоговением (за которым почти всегда скрывается страх), а потому и терпели его однообразные речи. Лишённые малейшего сочувствия к публике, его монологи могли длиться до трёх часов, даже в случае самого незначительного события.
Неудивительно, что, когда президент заговорил, все мы уже настроились слушать его долгие разглагольствования.
Пятнадцать минут спустя после начала выступления стало окончательно ясно, что оратора никто не слушает. Равно как и то, что данный факт его совсем не волновал.
Однако аргентинцы рядом со мной начали проявлять первые признаки нетерпеливости. Сначала они вальяжно развалились на своих местах, затем стали переговариваться между собой (на испанском, хотя к остальным они обращались исключительно на английском) и наконец начали смеяться. Помню, как они повторяли фразу: «закругляйся уже, мой хороший» (аргентинизм, обозначающий просьбу завершить начатое), что вызывало у них неподдельное веселье.
Через двадцать минут аргентинец, сидевший рядом со мной, начал заполнять форму обратной связи. Казалось, его мало заботило то, что всё только начиналось. Мероприятие он оценил в четыре балла. Поясняя свою оценку, он написал следующее: «Речь была слишком пространной и неинтересной». Учитывая, что я не говорил на их языке, подобное объяснение показалось мне достаточно смелым. Однако, надо признать, беглый взгляд на присутствующих, которые были погружены в свои мобильники, лишь служил тому подтверждением. Через несколько минут он решил усилить свой аргумент: «Суть выступления противоречила заявленному девизу мероприятия». Он отложил листок в сторону, с удовлетворением посмотрел на него и бережно убрал в папку, словно это был самый важный документ из всех, что у него имелись.
Через сорок минут второй аргентинец (на нём была сине-красная футболка) начал объяснять своему соотечественнику то, что, судя по его выразительному языку жестов, было неким планом. И не просто планом, а планом, который вовлекал всех присутствующих, так как, обсудив его со своим соотечественником, он начал давать скрытые инструкции не только корейцу, но и всем вокруг. Первый аргентинец обратился ко мне:
- Когда президент снова прервётся, мы начнём аплодировать. И не остановимся, пока он не уйдет, — сказал он мне, подняв большой палец вверх, тем самым выразив оптимизм и надежду, подняв брови и утвердительно покачав головой; жест, исключающий всякий отказ.
Действительно, президент ненадолго замолкал каждые десять минут, делал глоток воды и продолжал.
Когда наступила первая из ожидаемых пауз, аргентинцы принялись решительно аплодировать. Больше из-за неловкости не оказать им поддержку, чем из-за желания присоединиться к этой фактически детской затее, студенты, сидящие рядом, последовали их примеру. Остальные же, весьма нерешительно, по инерции, сделали то же самое. Президент удивился овациям, ведь он не сказал ничего важного. Сперва он вытаращился на публику, а затем попытался найти объяснение происходящему у своих помощников, которые тоже в недоумении уставились друг на друга.
Овации, помимо всего прочего, никак не смолкали. Когда они начинали понемногу сходить на нет, аргентинцы ещё громче хлопали и кричали с нижнего ряда «Даваааааааай» (неформальное аргентинское выражение одобрения), что раззадорило студентов вокруг. Президент смог продолжить своё выступление только тогда, когда неловкость ситуации победила дыхалку аргентинцев, и рукоплескания стихли.
Аргентинцы поблагодарили нас с нижнего ряда, подав новый знак (размахивая указательным пальцем по кругу и утвердительно кивая головой), который мы все интерпретировали как «когда он сделает паузу, мы всё это повторим». Между тем, обхватив голову руками, кореец покачал ею в жесте откровенного неодобрения.
Так мы и поступили минут десять спустя, когда президент вновь сделал долгожданную паузу и выпил воды. Новый залп громких аплодисментов с эпицентром у аргентинцев застал оратора врасплох гораздо раньше, так как на самом деле стал продолжением первого всплеска оваций. Продлился он ещё дольше. Растерянность президента и его помощников стала очевидной. Как и испуг некоторых студентов. Аплодисменты, наконец, прекратились.
Президент продолжил свою речь, но теперь голос его звучал напряжённо, он даже начал запинаться. Речь постепенно превращалась в бормотание без пауз, которых мы все так ждали. Двадцать минут без остановки, и оратор вынужден был сделать долгожданный перерыв. Тут же вновь раздались бурные рукоплескания, и на этот раз они звучали более чем в два раза дольше предыдущих.
Прекратились они только тогда, когда примерно пять ответственных за безопасность направились в конец зала и потребовали, чтобы аргентинцы прошли с ними за пределы корпуса. Аргентинцы отказывались покидать свои места и, скрестив руки, требовали объяснений предъявленного им требования. Они даже достаточно дерзко заявили, что будут подчиняться только приказам, отданным полицией. Мероприятие было прервано, сотни студентов и парочка чиновников во главе с самим президентом озадаченно наблюдали за напряжённой дискуссией и нарастающей конфронтацией. Через несколько минут прибыла полиция. После повторного требования разъяснений, которых так и не последовало, аргентинцы согласились покинуть зал. Кореец, демонстрируя благородство, добровольно присоединился к ним.
В сопровождении полиции трое иностранцев двинулись к выходу под ошеломлённые взгляды всех присутствующих. Внезапно какая-то внутренняя сила, о существовании которой я прежде и не подозревал, овладела мной. Наступил мой звёздный час. Не колеблясь ни минуты, я начал аплодировать. Мои спутники удивлённо посмотрели на меня, но тут же всё поняли и также принялись хлопать. Овации звучали уже не как шалость, а как требование покончить со всем этим. Они звучали уверенно, твёрдо и монотонно, как речь президента.
Пару минут спустя он окончательно расшифровал послание. Полный ярости, оратор ударил кулаком по трибуне и вышел. За ним проследовали его помощники.
Когда все должностные лица удалились, аплодисменты зазвучали весело и празднично. Теперь их дополняли крики и пение. Ликование не заканчивалось, мы с недоумением смотрели друг на друга, и каждый взгляд был полон признательности и радости.
Подобно водопаду, одно за другим на меня снисходили откровения. Ими я хочу поделиться с вами сегодня.
Не слушайте нравоучений или однобоких рассуждений. Не создавайте себе авторитетов и уж тем более не бойтесь никого. Давайте отпор с умом и юмором, не теряйте себя. Даже аплодисменты могут стать проявлением несогласия. Требуйте объяснений и не сдавайтесь, пока не получите их. Вопрошайте, всегда вопрошайте. Не отворачивайтесь от того, кто прав и справедлив. Не говорите слишком много, лучше внимательно слушайте других.
Будучи президентом великой нации, сегодня и всегда, делом, а не словом, я призываю — пусть ваши голоса услышат.
Перевод Ольгита V.
Оригинальная версия (испанский)